Похожие работы
|
Елена Ильина Четвертая высота - страница №1/27
![]() Елена ИльинаЧетвертая высотаЭту книгу я посвящаю светлой памяти Самуила Яковлевича Маршака, моего брата, моего друга, моего учителя К МОИМ ЧИТАТЕЛЯМИстория этой короткой жизни не выдумана. Девушку, о которой написана эта книга, я знала ещё тогда, когда она была ребёнком, знала её также школьницей-пионеркой, комсомолкой. Мне приходилось встречать Гулю Королёву и в дни Отечественной войны. А то в её жизни, чего мне не удалось увидеть самой, восполнили рассказы её родителей, учителей, подруг, вожатых. О её жизни на фронте рассказали мне её боевые товарищи. Мне посчастливилось также читать её письма, начиная с самых ранних – на линованных страницах школьной тетрадки – и кончая последними, написанными наскоро на листках блокнота в перерывах между боями. Всё это помогло мне узнать, как бы увидеть своими глазами всю Гулину яркую и напряжённую жизнь, представить себе не только то, что она говорила и делала, но также и то, что она думала и чувствовала. Я буду рада, если для тех, кто узнает Гулю Королёву по страницам этой книги, она станет – хотя бы отчасти – такой же близкой, какой она была для тех, кто узнал и полюбил её в жизни. ЕЛЕНА ИЛЬИНА ОГОНЁК– Не уходи, – сказала Гуля. – Мне темно. Мама наклонилась над сеткой кровати: – Темнота, Гуленька, совсем не страшна. – Да ведь ничего же не видно! – Это только сначала ничего не видно. А потом ты увидишь такие хорошие сны! Мама укрыла дочку потеплее. Но Гуля снова подняла голову. Девочка смотрела на окно, которое едва светилось от уличных фонарей сквозь синюю штору. – А тот огонёк горит? – Горит. Спи. – Покажи мне его. Мама взяла Гулю на руки, поднесла к окну. Напротив, над стенами Кремля, реял флаг. Он был освещён снизу и трепетал, как пламя. Этот флаг маленькая Гуля и называла «огоньком». – Видишь, горит огонёк, – сказала мама. – Он и всегда будет гореть, Гулюшка. Никогда не погаснет. Гуля положила голову на плечо матери и молча смотрела на пламя, трепещущее в тёмном небе. Мама унесла Гулю в кроватку. – А теперь спи. И она вышла из комнаты, оставив девочку одну в темноте.
ТРЁХЛЕТНЯЯ АРТИСТКАГулей прозвали её, когда ей не было ещё и года. Лёжа в кроватке, она улыбалась всем, и целый день в комнате только и слышалось: – Гу-гу… От этого гортанного голубиного воркованья и пошло имя: Гуленька, Гулюшка. И никто уже не вспоминал, что настоящее имя Гули – Марионелла. Одним из первых слов, которые сказала Гуля, было слово «сама». Когда её в первый раз спустили на пол, она вырвала руку, закричала: – Сама! – покачнулась и пошла. Она сделала шаг, другой и шлёпнулась вниз лицом. Мама взяла её на руки, но Гуля сползла на пол и, упрямо передёрнув плечами, снова затопала. Её несло всё дальше и дальше, из одной комнаты в другую, и мать едва поспевала за ней. Гуля росла. Всё увереннее топали её ножки по комнатам, коридору и кухне, всё шумней становилось в квартире, всё больше разбивалось чашек и тарелок. – Ну, Зоя Михайловна, – говорила Гулиной матери няня, приводя Гулю домой с прогулки, – много вынянчила я ребят, а такого ребёнка сроду не видала. Огонь, а не ребёнок. Сладу никакого нет. Как сядет на санки, так и не снимешь с них. Десять раз с горки скатится, и всё ей мало. «Ещё, кричит, ещё!» А ведь санки-то у нас не свои. Сколько слёз, сколько крику, спору! Не приведи бог такого ребёнка нянчить! Гулю отдали в детский сад. В детском саду Гуля присмирела. Дома, бывало, она ни минуты не посидит спокойно, а здесь она целыми часами сидела тихо, молча и лепила что-нибудь из пластилина, для которого придумала более короткое название – лепин. Ей нравилось также строить на полу из кубиков разные дома и башни. И плохо приходилось тем ребятам, которые осмеливались разрушить её сооружение. Вся красная от обиды, она вскакивала и награждала своего сверстника такими тумаками, что он поднимал рёв на весь детский сад. Но всё же ребята любили Гулю и скучали, если она не приходила в детский сад. – Она хоть и драчливая, а зато с ней играть здорово, – говорили мальчики. – Она придумывать умеет. Гулина мать работала в то время на кинофабрике. И режиссёры, бывая у Королёвых, говорили, глядя на Гулю: – Вот бы нам Гульку в кино! Им нравилась резкая весёлость Гули, лукавый свет её серых глаз, её необыкновенная живость. И однажды мама сказала Гуле: – Ты сегодня в детский сад не пойдёшь. Мы с тобой поедем смотреть рыбок и птиц. В этот день всё было не так, как всегда. К подъезду подкатил автомобиль. Гуля уселась рядом с мамой. Приехали они на какую-то площадь, где толпилось столько народу, что нельзя было ни проехать, ни пройти. Отовсюду слышался разноголосый петушиный крик, хлопотливое кудахтанье кур. Где-то важно гоготали гуси и, стараясь всех перекричать, что-то быстро лопотали индюки. Пробиваясь сквозь толпу, мать взяла Гулю за руку. На земле и на лотках стояли клетки с птицей и садки с живой рыбой. В воде медленно плавали большие сонные рыбы и проворно сновали вверх и вниз маленькие золотые рыбки с прозрачными, развевающимися, будто кружевными, хвостами. – Ой, мама, что это? – вскрикнула Гуля. – Водяные птички! Но в это время какой-то незнакомый широкоплечий человек в кожаной куртке подошёл к Гуле и, кивнув её маме, взял Гулю на руки. – Я тебе сейчас что-то покажу, – сказал он ей и куда-то её понёс. Гуля оглянулась на маму. Она думала, что мама отнимет её у «кожаного дяди», но мама только помахала ей рукой: – Ничего, Гуленька, не бойся. Гуля и не думала бояться. Только ей не нравилось сидеть на руках у чужого, незнакомого человека. – Я сама пойду, – сказала Гуля, – пустите меня. – Сейчас, сейчас, – ответил он, поднёс её к стеклянному ящику и спустил на землю. Там, в зелёной густой траве, копошились какие-то длинные, толстые верёвки. Это были ужи. Гуля недолго думая вцепилась в одного из них и потащила. – Ну и храбрая же ты девочка! – услышала Гуля над собой голос «кожаного дяди». Трёхлетняя Гуля и не подозревала, что этот дядя был кинооператор и что её только что сняли для новой кинокартины. В те годы на Трубной площади каждое воскресенье торговали всякой живностью. Любители птиц, рыб, диковинных зверушек всегда могли выбрать здесь по своему вкусу и певучую канарейку, и щегла, и дрозда, и породистого охотничьего щенка, и черепаху, и даже заморского попугая. Кинооператору привезли Гулю на Трубную площадь, потому что в этот день они снимали картину «Каштанка» по рассказу Чехова. В картине этой собака Каштанка попадает на Трубный торг и теряет своего хозяина в толпе взрослых и детей. Спустя несколько дней Гуле Королёвой прислали из кинофабрики её первый заработок – два рубля. Один рубль был истрачен в тот же день. Дома случайно не было денег, и Гулин рубль как раз пригодился на лекарство для самой же Гули. Другой рубль – большой, новенький, жёлтого цвета – хранится до сих пор у Гулиной матери. Он спрятан в коробочке рядом с льняной шелковистой прядкой Гулиных младенческих волос.
СЛОН И ГУЛЯГулю взяли в зоопарк. Она шла вместе с мамой по усыпанной песком дорожке мимо длинного ряда клеток с какими-то толсто-рогими козлами, баранами и бородатыми быками. Возле высокой железной ограды они остановились. Гуля увидела за решёткой что-то огромное, клыкастое, с длинным, до земли, носом. – У, какой! – вскрикнула Гуля, прижимаясь к матери. – Мама, почему он такой большой? – Такой вырос. – А я его боюсь? – Нет, не боишься. – А кто он такой? – Слон. Он добрый, и бояться его не надо. У себя дома он даже нянчит маленьких детей. – Возьми его ко мне в няньки! – сказала Гуля. – Его отсюда не отпустят, – ответила мама смеясь. – Да и места для него у нас маловато. Целый год после этого Гуля вспоминала большого, доброго слона. И когда наконец её опять привели в зоопарк, она прежде всего потащила маму к слону. Держа в руках большой красно-синий мяч, она подошла к самой решётке. – С добрым утром, слон! – вежливо поздоровалась Гуля. – Я вас помню. А вы меня? Слон ничего не ответил, но наклонил свою большую умную голову. – Помнит, – сказала Гуля. Мама вытащила из сумочки гривенник. – Смотри, Гуля, – сказала она, – я брошу ему монетку. Слон пошарил по земле хоботом, поднял монетку, словно кончиками пальцев, и сунул сторожу в карман. А потом схватил сторожа за воротник и потянул за собой. Сторож не мог устоять на ногах и побежал вприпрыжку, как мальчик. Гуля громко смеялась. Смеялись и другие ребята, столпившиеся у решётки. – Мама, куда слон его тащит? – спросила Гуля. – Это он требует от сторожа чего-нибудь вкусного. Ступай, говорит, принеси. Даром я тебе свою монету отдал, что ли? Сторож послушно ушёл в соседнее помещение, где была кладовая слона, а слон зашагал не спеша, мягко, неслышно, будто он был в валенках. – Мама, слон булку любит? Можно ему бросить? Гуля бросила слону булку. Слон задрал кверху хобот, нижняя челюсть у него отвисла, и булка угодила прямо в пасть. И тут Гуля увидела, что мяч выскользнул у неё из рук и покатился под решётку к слону. – Мячик! – закричала Гуля. – Слон, отдай, пожалуйста, мяч! Слон хлопнул ушами и, зажав мяч хоботом, словно в кулаке, посмотрел на Гулю искоса умным маленьким глазком. – Ну вот, – сказала Гулина мама, – так я и знала. Говорила я тебе – оставь мячик дома! Но в эту минуту слон выпустил мяч, и он покатился по земле, стукнулся о решётку и откатился назад, к самым его ногам. – Погоди, Гуля, – сказала мама, – сторож сейчас вернётся и достанет твой мячик. Но Гули рядом с ней уже не было. Мать быстро огляделась по сторонам. – Где же это она? – Ребёнок, ребёнок в слоновнике! – закричали вокруг. Мать взглянула на решётку. Там, по ту сторону решётки, у самых ног слона стояла её Гуля, казавшаяся от такого соседства ещё меньше. Слон пошевелился, и все охнули. Ещё секунда, и широкая, тяжёлая слоновья ступня опустится на цветной комочек и раздавит его. – Сторож, сторож! – закричали люди. Но слон осторожно переступил с ноги на ногу и попятился назад. Гуля отвела рукой хобот и спокойно подняла с земли мячик. – Чего вы все кричите? – сказала она, протискиваясь сквозь прутья решётки. – Мама говорит, что слоны даже нянчат маленьких детей! Домой Гуля шла молча. Мама с ней не разговаривала. Видно было, что она всё ещё не могла успокоиться после Гулиной проделки. – Мамочка, прости меня, пожалуйста, – сказала Гуля. – Ты же сама говорила, что я его ничуточки не боюсь. Отчего же ты за меня испугалась? Из глубины парка донеслись какие-то странные звуки, похожие на гудки парохода. – Это твой слон кричит, – сказала мама. – Вот какой он бывает злой, если его раздразнить. А кто его раздразнил? Ты! Пожалуйста, в другой раз не лезь без спросу к слонам! БАРМАЛЕЙ ПРИЕХАЛ!К большому, широкому подъезду многооконного дома подкатил легковой автомобиль. Это в студию кинофабрики привезли пятилетнюю Гулю. Накануне вечером к Гулиной матери пришёл её старый приятель, режиссёр кинофабрики. На фабрике ставили в то время картину «Бабы рязанские». – Ради бога, выручите нас, – сказал он, – дайте нам для «Баб рязанских» вашу Гулю. И он рассказал, что девочка, которая должна была сниматься в этой картине, так испугалась ярких ламп, трескучих аппаратов, что наотрез отказалась сниматься. – Ваша Гуля храбрая, она нас не подведёт, – сказал режиссёр. – Храбрая-то храбрая, – ответила мама, – да боюсь – рановато ей сниматься. – Ничего, один разок, – успокоил её режиссёр. И вот Гуля вошла в какую-то странную комнату, всю заставленную зеркалами, высокими лампами в разными непонятными вещами. Режиссёр посадил Гулю к себе на колени. – Ты должна напугать вот эту тётю, – сказал он, показывая на красивую большеглазую женщину в пестром платье и платочке. – К ней приедет сердитый дядя. Ты первая его увидишь, побежишь к ней крикнешь: «Дядя приехал!» Поняла? – Поняла, – сказала Гуля. И репетиция началась. Гулю нарядили в длинный пёстрый сарафан, на голову надели косыночку. – Ну чем не баба рязанская? – говорили, смеясь, обступившие Гулю актёры. И вдруг ярко вспыхнули лампы. Гуля зажмурилась. Яркий, горячий свет брызнул ей в глаза. – Мама! – невольно крикнула Гуля. Ослепительный световой поток шёл на неё со всех сторон, обжигая глаза. Откуда-то из-за этого светового потока донёсся до неё знакомый голос режиссёра: – Ничего, Гуленька, это лампы такие. Ну, как ты напугаешь тётю Настю? Кто к ней приехал? Гуля подумала немножко и, сделав страшные глаза, закричала: – Настя, Настя, беги! Бармалей приехал! Это было всё, что Гуле полагалось сделать в этой сцене. Она теперь могла пойти к маме, которая ждала её в другой комнате. Но ей хотелось знать, что будет с бедной Настей. Забравшись под стол, Гуля смотрела во все глаза и шептала, грозя Бармалею кулаком: – Пошёл вон, дурак! Пошёл вон! И когда дальше по ходу действия «мёртвую» Настю внесли на руках в избу, Гуля, глядя на неё, прижала кулачки к лицу и тихонько заплакала. Спустя несколько месяцев после окончания картины режиссёры подарили Гуле её портрет в роли самой маленькой из рязанских баб. На этом портрете была надпись:
следующая страница >> |