Глава 2. Внутриполитическая часть новой программы

На последнем съезде Брежнева в феврале 1981 г. было решено разработать новую редакцию действующей программы. Над этой редакцией работали пять лет четыре генсека – Брежнев, Андро­пов, Черненко и Горбачев. В результате родился совершенно необычный документ, который во вну­триполитической части больше похож на экономи­ческую инструкцию Госплана, чем на политическую программу партии. Это верно, что внутренняя политика коммунистического государства, где все средства производства, в том числе и люди, национа­лизированы, – это политика прежде всего эконо­мическая и что в этом смысле сама политика, как Ленин выражался, пользуясь терминологией своего любимца Бухарина, является "концентрированным выражением экономики". И все-таки партия есть политический руководитель, а не экономический инструктор. В данной программе, впервые в ее истории, партия предписывает не экономическую политику, а экономическую технологию советским хозяйственникам, которые в этих вопросах лучше разбираются, чем партия, но, будучи загнаны этой партией в антихозяйственные рамки догматической философии, лишены возможности проявлять творческую инициативу. Вообще новая программа совершенно серое, канцелярское, типично бюрократическое творчество, в ней нет ни вдохновляющих идей программного документа, ни политического пафоса исторического манифеста, на что были большие мастера марксисты старой школы. Но что еще более странно: в программе, насквозь пронизанной демагогией о великих преимуществах социализма, нет даже демагогических обещаний. Сразу видно, что авторы новой программы, нахо­дясь под шоком невыполненных обещаний третьей программы, решили ограничиться экономическими инструкциями – что делать, и общими политичес­кими рассуждениями, как будущие советские люди станут счастливыми когда-нибудь при будущем коммунизме, ибо, признается программа, только при нем исчезнет социальное неравенство между советскими людьми.

Имея в виду легкомысленную фантазию старой программы, Горбачев докладывал на октябрьском пленуме ЦК (1985), что новая редакция программы должна "быть свободной как от излишней детали­зации, беспочвенной фантазии, так и от книжной премудрости, игры в дефиниции". ("Правда", 16.10.1985). "Игра в дефиниции" заключалась, очевидно, в том, что три его предшественника – Брежнев, Андропов и Черненко – выдумали неизвестную основоположникам марксизма-ленинизма новую фазу в коммунизме. По их единогласному утверждению выходило, что между низшей фазой коммунизма – социализмом – и его высшей фазой – самим коммунизмом, существует еще другая фаза (или другой этап), которую они окрестили совершенно неизвестным в марксизме термином: "развитой социализм". На XXVI съезде Брежнев доказывал, что после того, как в СССР уже построен социализм, наступил этап строительства "развитого социализма", который составит целую историческую эпоху на путях к коммунизму. Во французском переводе своей книги о правлении Брежнева, которая вышла сейчас же после съезда ("La Methode Brejnev", Fayard, 1981), я подверг критике это новое "открытие" в марксизме Брежнева, как явно антимарксистскую ересь. Эту критику я повторил в русской свободной печати, когда его преемник Андропов объявил главной целью новой редакции программы дать развернутую характеристику "развитому социа­лизму", а главной программной задачей признать "планомерное и всестороннее совершенствование развитого социализма" (даже семантически фраза: "совершенствовать развитой социализм" – явный нонсенс, ибо нельзя совершенствовать уже совер­шенное). В докладе Горбачева термин "развитой социализм" исчез. Он сказал: "Третья программа в ее нынешней редакции – программа совершен­ствования социализма", опустив прилагательное "развитой". Что это было сделано намеренно, пока­зывает продолжение его мысли: "Мы твердо держим курс на коммунизм, исходя из того, что между двумя фазами единой коммунистической формации нет и не может быть резкой грани". ("Правда", 16.10.1985). Во всей новой программе мимоходом и в ином смысле только один раз встречается "развитой социализм", но без "совершенство­вания". Кажется, я имею право претендовать на приоритет критики антимарксистской отсебятины предшественников нового генсека, заслуга явно мизерная, ибо величайшей отсебятиной был и остается сам их первоисточник утопическая идеология. Однако, и в новой программе есть установки заведомо нереальные, которые не могут быть осуществлены иначе, как путем радикальных социальных и экономических реформ. Например, такая установка: "Достижение высшего мирового уровня производительности общественного труда, качества продукции и эффективности произ­водства" или следующая цель: "Уже до конца 2000 года должно быть достигнуто удвоение производственного потенциала страны при корен­ном качественном его обновлении7". Этим целям предпослана такая загадочная фраза: "Предстоит осуществить крутой поворот". Такую терминологию Ленин употреблял при переходе от "военного ком­мунизма" к новой экономической политике (НЭП). Ее употребляют сейчас и китайские коммунисты, обосновывая свой НЭП. На любом политическом языке "поворот" означает полное изменение курса или направление политики в какую-нибудь другую сторону. Пока что Горбачев занят продолжением старого экономического курса, лишь корректируя его частности. Может быть, это лишь проба и подготовка к предстоящему "повороту"? Судить об этом трудно и гадать бесполезно. Зато обещания в области социальной политики так сформули­рованы, что даже при их невыполнении оставляют возможность заявить, что они выполнены. Вот как они изложены: 1) "КПСС ставит задачу поднять благосостояние советских людей на качественно новую ступень"; 2) "Уже в ближай­шее пятнадцатилетие намечается удвоить объем ресурсов, направленных на удовлетворение по­требностей народа"; 3) "Уменьшение ручного труда" (из советской прессы известно, что ручной труд в СССР составляет 40%, совершенно дикая цифра для капиталистических стран); 4) "К 2000 году практически каждая советская семья будет иметь отдельное жилье" (из советской прессы известно, что 20% городского населения не имеют квартир, а оговорка "практически" указывает на неуверенность авторов программы, что это положение изменится). 5) "Пенсионное обеспе­чение колхозников постепенно приблизится к уровню, устанавливаемому для рабочих и служащих". Последний пункт о колхозниках даже как обещание звучит очень жалко, особенно в устах бывшего колхозника и помощника комбайнера, ныне генсека Горбачева. Ведь в СССР существуют два пролетариата: городской индустриальный пролетариат, относительно лучше обеспеченный, и пролетариат второго сорта– деревенский колхозный пролетариат, лишенный даже тех весьма скромных социальных привилегий, которыми пользуется городской пролетариат. Оказывается, к концу 2000 года колхозный пролетариат только прибли­зится к городскому пролетариату, и то только в пенсионном обеспечении.

Советскому социализму вскоре исполнится 70 лет. Единственно, в чем он преуспел за это время в социальной жизни – это уничтожение старых господствующих классов и создание вместо них новых господствующих классов – матери­ально более привилегированных, ибо государство – это они. Философию создания "бесклассового социалистического общества" они давно осмеяли как "мелкобуржуазную уравниловку". Принцип социализма "платить по труду" они расшифровали дифференцированно – представители господствующих классов получают по "капиталистичес­кому" принципу за качество услуг режиму, прямо пропорционально высоте ступени в служебной иерархии, на которой они находятся, трудовые классы получают по "социалистическому" принципу за количество труда – "знатные производственники" или "рабоче-колхозная аристократия" с надбавкой за заслуги перед режимом, а рядовая масса лишь за отработанные или отсиженные часы.

Новая программа не вносит изменения в эту социальную структуру и не предусматривает уменьшения социальной дистанции между классами в советском обществе. Наоборот, она увековечивает их. Соответствующее место гласит: "Полное пре­одоление различий, формирование однородного общества завершится на высшей фазе коммунизма". Когда наступит эта "высшая фаза коммунизма", про­грамма умалчивает, а гадать на эту тему Горбачев считает "беспочвенной фантазией". Трудно с ним не согласиться.

Особенный интерес представляет в программе раздел "Развитие политической системы совет­ского общества". Интересен он не новыми идеями, которых там нет, а продолжением сталинской фальсификации учения классиков марксизма о судьбе государства при социализме-коммуниз­ме. Приняв хрущевскую "игру в дефиниции" о том, что "диктатура пролетариата" превратилась в СССР в "общенародное государство", авторы программы сами продолжают "игру в дефини­ции". Они пишут, что это "общенародное государ­ство" есть "социалистическое самоуправление", оно будет существовать и при коммунизме, но будет называться уже "коммунистическим самоуправле­нием". Причем "ведущей силой этого исторического процесса выступает партия – ядро политической системы советского общества"; это мы уже слышали из программы Хрущева и "Консти­туции" Брежнева, но то, что мы слышим сейчас от Горбачева по поводу государства – совершенно ново и беспримерно не только в марксизме, но даже в самом советском государственном праве. Программа объявляет советское государство всего лишь "звеном" в партийно-политической системе, наряду с другими "звеньями", как профсоюзы, комсомол, кооператив и т.д. Вот соответствующее место: "Под ее (то есть партии) руководством функционируют все другие звенья этой системы – советское государство, профессиональные союзы, комсомол, кооперативные и другие общест­венные организации". И тут же, явно противореча самим себе, приводят слова Ленина, что трудящиеся не знают при советском строе "никакой другой власти, кроме власти их собственного объе­динения". Ведь "власть их собственного объеди­нения" и есть государство народа, тогда как партия составляет в этом советском государстве и сейчас только каких-нибудь шесть процентов народа. Это, конечно, право партократов кощун­ствовать над своим вероучителем, но почему фальсифицировать общеизвестные факты? Ленин держался в вопросах судьбы государства при социализме позиции Маркса и Энгельса. Она широко известна из трудов Ленина, распространяемых в миллионах экземпляров не только в СССР, но и во всем мире (ЮНЕСКО выпустило только в 1979г. 409 переводов Ленина на разных языках мира, вот куда шли американские доллары – США оплачивали 25 % расходов ЮНЕСКО).

Ленин написал свою известную работу "Госу­дарство и революция" в августе 1917г., за два месяца до захвата власти. Ленин ее переиздал через четырнадцать месяцев после установления в России "диктатуры пролетариата". Это значит – свои установки о судьбе этой диктатуры, которые он отстаивал до октябрьского переворота, он сохранял в полной неприкосновенности и после своего прихода к власти. Какие же это установки? Ленин с полным одобрением цитирует Энгельса: "С исчез­новением классов исчезает неизбежно государство. Общество, которое по-новому организует произ­водство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину... в музей древностей, рядом с прялкой и бронзовым топором". (Ленин. "Государство и революция", 1952, стр.14). Ленин комментирует Энгельса: "Буржуазное государство не "отмирает" по Энгельсу, а "уничтожается". Отмирает после этой революции пролетарское государство или полугосу­дарство" (стр. 17). В новой программе есть ссылки на "Коммунистический манифест" и на "уроки Парижской Коммуны", но не расшифрованные ссылки бьют по антимарксистским позициям авто­ров программы. В самом деле, что же считали Маркс и Ленин наиболее важными уроками Парижской Коммуны? Вот рассуждения Ленина: "Особенно замечательна в этом отношении подчеркиваемая Марксом мера Коммуны: отмена всяких выдач денег на представительство, всяких денежных привилегий чиновникам, сведение платы всем должностным лицам в государстве до уровня 'зара­ботной платы рабочего'. Тут как раз,– продолжает Ленин, – всего нагляднее сказывается перелом – от демократии буржуазной к демократии пролетар­ской... И именно на этом, особенно наглядном – по вопросу о государстве, пожалуй, наиболее важном пункте – уроки Маркса наиболее забыты" (стр.40). Эти слова Ленина никогда не звучали так актуально для советского социализма, как сегодня. Продолжая комментировать Маркса, Ленин добавляет: "Полная выборность, сменяемость в любое время всех без изъятия должностных лиц, сведение их жалованья к обычной заработной плате рабочего, эти простые и само собой понятные демократические меро­приятия... служат мостиком, ведущим от ка­питализма к социализму" (стр.41). Каждый знает, что такого "мостика" в СССР нет уже почти 70 лет. Спрашивается, почему же Ленин, находясь у власти, не установил такого социалистического порядка? Он его установил в виде "военного коммунизма". Ограничил жалованье советским чиновникам, даже объявил выговор своему помощ­нику Бонч-Бруевичу за то, что тот самовольно увеличил Ленину зарплату на несколько рублей. Но вот в утопию Ленина ворвались Кронштадт и Тамбов, и ему пришлось вернуться к реальности: дать стране НЭП, но считая, что это временная пауза, "пецедышка", а потом все пойдет так, как при Парижской Коммуне. Потом пришел Сталин со своей "диалектикой" – государство отмирает только через его максимальное усиление. Эта идея Сталина записана в новой программе так: "Ключевой вопрос политики партии – развитие и укрепление советского социалистического государства", как будто оно мало "развито" под диктатурой парт-олигархий.

Однако, как я уже отмечал в других своих исследованиях, в Советском Союзе все-таки произо­шло постепенное отмирание государства в том смысле, что все классические функции нормального государства – законодательная, исполнительная, судебная – перешли от государства к партии, пока и само государство не стало простым "звеном" этой партии. Дело дошло до того, что новый генсек совершенно резонно отказался играть в бутафорию, взяв на себя роль "главы" государства или предсе­дателя правительства, ибо генсек обоих заменяет в одном лице, хотя согласно "Конституции СССР" все международные документы, подписанные одним генсеком, без указания его полномочий от имени Президиума Верховного Совета СССР, не имеют юридической силы.

Характерно в новой программе уравнение войск КГБ с советской армией. Впервые в истории советского режима КГБ добился при правлении Горбачева не только введения его трех генералов в Политбюро, но большего: чтобы его поставили в один ряд с советскими вооруженными силами как раз в той области, где приоритет принадлежал до сих пор вооруженным силам – оборона границ СССР от внешней агрессии. Да, пограничные войска, как охрана, подчинены КГБ СССР, но закон гласит: "В СССР пограничные войска – составная часть вооруженных сил" (БСЭ, т. 20, стр. 90). Когда происходит война, пограничные войска автоматичес­ки переходят в подчинение командования советской армии. Теперь в новой программе поддерживается их независимость и равноправие с советской армией. Вот соответствующее место: "Вооруженные силы и органы государственной безопасности должны проявлять высокую бдительность... всегда быть готовыми к разгрому любого агрессора". В третьей программе этого тезиса не было и не могло быть. Во всех партийных документах после XX и XXII съез­дов подчеркивалось, что органы госбезопасности поставлены под контроль партии и работают под ее руководством, причем КГБ не входит в состав Совета министров СССР, а находится при нем. Это указание исчезло из новой программы, зато появилось другое указание: вооруженные силы находятся под контролем партии и действуют под ее руководством. В программе сказано: "Осно­вой основ укрепления обороны социалистической Родины является руководство Коммунистической партии военным строительством, вооруженными силами. При руководящей роли партии выраба­тываются и осуществляются политика в области обороны и безопасности страны, советская военная доктрина... КПСС считает необходимым и в дальней­шем усиливать свое организующее и направляющее влияние на жизнь и деятельность вооруженных сил... Повышать роль и влияние политорганов и партийных организаций армии и флота". Я нарочно привел эту длинную и саму себя повторяющую цита­ту, чтобы подчеркнуть обоснованность высказанного мною в другой главе предположения: вооруженные силы были в оппозиции к назначению генсеком Горбачева вместо ее кандидата Романова. Уже нет больше сомнения, что в эту "военную оппози­цию" входили из видных военачальников: начальник Главного политического управления армии и флота Епишев, маршал Генштаба и главнокомандующий стратегическими войсками Толубко, бывший начальник Генштаба Огарков, главнокомандующий флотом адмирал Горшков.

Перейду к жизненно важному вопросу для страны – какие виды на реформы, судя по новой программе?

Программа ничего не говорит о реформах, но нельзя также утверждать, что она их исключает. Будут ли они или нет – это тайна двух веду­щих вождей Советского Союза Горбачева и Чебрикова. В выступлениях обоих можно найти как элементы предстоящих реформ, так и целые куски против них, когда они подчеркивают, что последовательно будут держаться линии XXVI съезда партии и последующих пленумов ЦК. Однако, таким заверениям о преемственности нельзя придавать преувеличенное значение. Сталин пришел к власти под знаменем защиты НЭП а, утверждая, что он хочет сохранить ленинский НЭП на целую историческую эпоху, но, крепко усевшись в седле власти, через пару лет Сталин ликвидировал НЭП. На похоронах Сталина его наследники поклялись продолжить "генеральную линию" "партии Ленина-Сталина", а через пару лет, на XX съезде, они объявили Сталина лже-богом и преступником. Точно так же могут поступить и вожди нового Политбюро, когда они окончат нынешнюю бескровную, вторую "Великую чист­ку" во всей партийной и государственной иерархии созданием нового ЦК на XXVII съезде в феврале 1986 года. Это собственно и есть предварительное условие любых реформ и изменений как в струк­туре власти, так и в социально-экономической жизни страны. Есть, хотя очень неопределенный, но все же в принципе важный намек изменения и в новой программе в следующей знаменательной формулировке: "Партия будет и дальше способ­ствовать тому, чтобы расширялись и обогащались социально-экономические, политические и личные права и свободы граждан". Указание на возможные реформы и изменения содержится также в много­значительном докладе Чебрикова к 68-й годовщине Октября. В этом докладе есть одна цитата из Ленина, которая в нынешних условиях говорит больше, чем все речи Горбачева и вся программа в целом. Чебриков говорит: "Наша партия, как об этом говорил В.И.Ленин,научилась "необходимому в революции искусству – гибкости, умению быстро и резко менять свою тактику, учитывая изменившиеся объективные условия, выбирая другой путь к нашей цели, если прежний путь оказался на данный период времени нецелесо­образным, невозможным". ("Правда", 7.11. 1985). Чебриков не указал, когда и в каком сочинении Ленин говорил так. И это, видимо, не без умысла, ибо эти слова были сказаны Лениным за год до перехода от "военного коммунизма" к НЭПу, в книге "Детская болезнь 'левизны' в коммунизме" в 1920г. Комментируя Ленина применительно к сегодняшним условиям в СССР, Чебриков продолжает: "Да, мы меняем тактику и совершенствуем стратегию, мы выбираем наиболее целесообразные, соответствующие изменившимся условиям пути к нашей цели... Взят решительный курс на пересмотр всего того, что не оправдало себя, тормозит наше движение". Сославшись на Ленина и обрисовав тяжелую обстановку в стране, Чебриков отважился на заявление, которое в ушах догматиков может звучать как злокачественный "ревизионизм" и "реформизм". Вот оно: "Некоторая часть кадров утратила вкус к своевременному осуществлению диктуемых жизнью реформ и изменений" (там же). Вот эту "некоторую часть кадров", сопротивлявшихся реформам, на протя­жении двух десятилетий возглавляли Брежнев и Черненко. Они загубили даже куцые реформы Косыгина. Однако, надо отметить и другое важное обстоятельство: каждый раз, когда в стране предпринимались реформы или существенные отступления, то это происходило либо в результате давления народа или когда система заходила в тупик, очевидный даже для ее водителей. Так было во время введения НЭПа, как ответ на восстания в Кронштадте и Тамбове; так было и с выпуском статьи Сталина "Головокружение от успехов" в ответ на антиколхозные восстания в деревне. Даже закрытие концлагерей последовало не сразу после смерти Сталина, а через три года в результате ряда восстаний в концлагерях, что теперь знает весь мир из ГУЛага" А.Солженицына. Сегодняшний кризис режима и его экономической системы тоже есть результат незримого, но массового, по виду пассивного, по существу внушительного давления народа. Это советский тип забастовки -приходить на работу, чтобы плохо работать или даже не работать. Другими словами, в стране, в конце правления Брежнева, происходил молчаливый, никем не организованный, но общенациональный трудовой саботаж. Причина известна правителям Кремля: люди хотят, чтобы их труд оплачивался справедливо, они хотят, чтобы за эту плату можно было купить все, в чем нуждается человек, они хотят, наконец, жить в жилищах, достойных людей. В СССР ничего не ценится так дешево, как именно труд рядового человека. На самом деле, сравните оплату труда рабочего человека при "социализме" и при капитализме. Возьмем Западную Германию, которая начала восстанав­ливать свою экономику после войны буквально с нуля. Так вот, в переводе на немецкие деньги советский рабочий имеет месячный доход 640 марок, а западный немец – 2817 марок ("Вельт ам Зоннтаг", 10.10.1984). Низкий уровень материальной жизни людей индустриальной страны резко снижает производительность труда и тормозит рост общенационального дохода. Запад производит больше продукции на душу населения потому, что платит своим рабочим и служащим в три-четыре раза больше, чем Советский Союз. Вот сравнение: США в начале восьмидесятых годов производили на душу населения продукции стоимостью 12820 долларов, а Советский Союз стоимостью только 4550 долларов ("Вельт ам Зоннтаг", 27.10. 1985). Соответственно и стандарт жизни западно-немецкого и американского рабочего в три-четыре раза выше, чем у его советского коллеги. Все, что здесь говорится, давным-давно сказано Лениным о советской донэповской системе – человек не работает, если у него нет материального стимула. Коммунистическая сознательность функци­онирует лишь на партийных собраниях, а в жизни диктуют материальные интересы. Когда в Кремле поймут эту истину, система начнет выходить из кризиса. Тут очень поможет им их учитель Ленин. В этой связи я хочу привести в свидетели человека, которого никто не признает серьезным политическим свидетелем, но и никто не запо­дозрит в нелояльности к режиму. Я имею в виду поэта Евгения Евтушенко. Он хорошо ориенти­руется в кремлевских джунглях и не лишен дара предчувствовать колебания политического барометра партии ("Наследники Сталина"). Он держал исключительную речь в декабре 1985 г. с трибуны VI съезда писателей РСФСР. Я хочу привести из нее первые два абзаца: "Две цитаты. Толстой: "Эпиграф к Истории я бы написал: 'Ничего не утаю'". Мало того, чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно – умалчивая". Ще­дрин: "Система самовосхваления может быть причиной сновидений, бесспорно весьма при­ятных, но вместе с тем и крайне обидного пробуждения"... Ленин был воспитанником русской классики. Когда страну раздирали разруха и голод, Ленин не боялся атаковать новую совбюрократию... и ставя интересы изголодавшегося народа превыше всего, бесстрашно перевел страну на рельсы новой экономической политики. Ленину была чужда провинциальная оглядка на все, что скажут заграничные княгини... Сегодняшнее долгожданное стремление к переменам к лучшему в жизни вселяет в нас глубокие надежды, уверенность, что самовосхваление будет навсегда отринуто, а не­умалчивание станет нормой гражданского поведе­ния". ("Литературная газета", 18.12.1985). Если эта вдохновенная политическая речь поэта не есть прямо результат его информированности, то все же она, видно, воспроизводит атмосферу ожидания перемен в стране.
Глава 3. Внешнеполитическая стратегия в новой программе

Настольной книгой международной тактики и стратегии чередующихся генсеков является уже упомянутая "Детская болезнь 'левизны' в коммунизме" Ленина, которая с полным правом может быть названа современным большевизированным "Государем" Макиавелли. Именно данная книга представляет собой "Политическое завещание" Ленина для его учеников во внешней политике. Презрение к общепринятым нормам человеческой морали в политике в этой книге ставит Ленина в один ряд с его знаменитым духовным прототипом, но как мастер политической стратегии, основанной на безнравственности, он превзошел его. Достаточно сказать, что Макиавелли, дававший столь умные советы "Государю", как преуспеть в политике и как безопасно править государством, сам стал на скромном посту секретаря Совета республики родной Флоренции легкой жертвой тирании Медичи, а вот его духовный наследник Ленин, руководствуясь заимствованной у него политической философией, покорил одну шестую часть мира. Руководствуясь этой же философией, его ученики в Кремле полны решимости завершить дело Ленина во всем мире. Изгоняя из новой программы святое святых ленинизма – насильственную "мировую революцию", "диктатуру пролетариата , доктрину о разгроме "буржуазной государственной маши­ны", изгоняя из нее также и ленинское осуждение пацифизма, как обмана трудящихся, разоблаче­ние социал-демократов, как лакеев буржуазии, авторы новой программы отдали дань радикально изменившейся со времени старых программ международной ситуации. Эта ситуация, как никогда, требует максимальной маскировки истинных целей и величайшей эластичности в их преследовании. Ура-революционное фразерство, как и лозунги, выражаясь по Ленину, "революционного ребячества" совсем изгнаны из программы. Даже по отношению к мировому капитализму новая программа настроена очень миролюбиво и пред­лагает ему прямо-таки идиллическое "мирное сосуществование". Но все это на самом деле не стратегия Кремля, а тактика, адресованная либеральной элите на Западе. Авторы программы хорошо усвоили основополагающие тактические советы Ленина из "Детской болезни". Приведу из них только два совета: 1. "Связывать себе наперед руки, говорить открыто врагу, который сейчас вооружен лучше нас, будем ли мы воевать с ним и когда, есть глупость, а не революционность. Принимать бой, когда это заведомо выгодно неприя­телю, а не нам, есть преступление,и никуда не годна такая политика революционного класса, которая не сумеет продолжать "лавирование, соглашательство, компромиссы", чтобы уклониться от заведомо невыгодного сражения". (Ленин. Сочинения, 4-е изд., т.31, стр.58). 2. "Надо уметь... пойти на всей всякие жертвы, даже – в случае надобности – на всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытие правды... Конечно, в Западной Европе, особенно пропитанной буржуазно-демокра­тическими предрассудками, такую вещь проделать трудно, но ее можно и должно проделать и проделывать систематически". (Там же). Чем Ленин не Макиавелли! Разница только не качественная, а количественная – Макиавелли распространен только среди политологов, а Ленин занимает второе место после Библии по количеству переводов на языки народов мира.

В своем усердии следовать тактическим советам Ленина, авторы программы не останавливаются даже перед прямой фальсификацией Ленина, приписывая ему вещи, которых он никогда не говорил. Новая программа утверждает: "КПСС твердо и последовательно отстаивает ленинский принцип мирного сосуществования государств с различным общественным строем".

Это кричащая неправда, что "мирное сосуще­ствование" между социализмом и капитализмом является "ленинским принципом". Во-первых, Ленин термина "мирное сосуществование" вообще не знает, во-вторых, для опровержения этого тезиса можно привести не отдельные цитаты из Ленина, а фундаментальные книги Ленина, такие, как "Пролетарская революция и ренегат Каутский", "Государство и революция", "Детская болезнь левизны", доклады на съездах партии и конгрессах Коминтерна, в которых красной нитью проведена ведущая идея ленинизма: совет­ская Россия и капиталистический мир не могут жить рядом друг с другом, поэтому главная стратегическая задача советской России это организовать, если необходимо, даже при помощи советских вооруженных сил, разгром капиталисти­ческого мира.

Чтобы не быть голословным, приведем и неко­торые цитаты из них. Еще до революции Ленин, доказывая, что социализм не может одновременно победить во многих странах, считал главной задачей той страны, в которой социализм победил первым, – организовать его победу и в других странах. Вот его рассуждение: "Победивший проле­тариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производст­во, встал бы против остального, капиталистического мира... поднимая в них восстания... выступая в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств... Невоз­можно свободное объединение наций в социализме без более или менее долгой упорной борьбы социалистических республик с остальными государ­ствами". (Ленин, т.28, стр. 232-233).

Сделавшись уже главой первого в мире социалистического государства, Ленин вовсе не стал "дипломатом" и у него и в мыслях не было проповедовать "мирное сосуществование". Он писал: "Международный империализм... ни в коем случае, ни при каких условиях не мог ужиться рядом с Советской республикой... Тут конфликт является неизбежным. Здесь величайшая трудность русской революции, ее величайшая историческая проблема: необходимость решить задачи междуна­родные, необходимость вызвать международную революцию". (Ленин, т. 22, стр. 317).

На VIII съезде партии в 1919 году, на котором была утверждена его вторая программа, Ленин нашел нужным еще раз обосновать свой старый тезис о невозможности, выражаясь теперешней терминологией, "мирного сосуществования" социа­лизма с капитализмом. Вот соответствующее место из его доклада: "Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской республики рядом с империалистическими государ­ствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит. А пока этот конец наступит, ряд ужасных столкновений между Советской республикой и буржуазными государствами неизбежны". ("VIII съезд РКП (б). Протоколы". 1959, стр.17). Через год, в 1920г., Ленин, отбросив всякие дипломатические услов­ности и теоретические выкладки, откровенно заявил: "Как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить весь капитализм, мы немедленно схватим его за шиворот". (Ленин. Сочинения, 4-е изд., т. 31, стр. 360-361).

Таких или подобных им цитат из Ленина можно привести бесчисленное количество, зато нельзя привести ни одной цитаты, говорящей о "ленинском принципе мирного сосуществования", ибо Ленин не христианский проповедник о мире на земле и любви к ближнему... Ленин не Толстой, даже не Ганди с его "пассивным сопротивлением". Ленин неутоми­мый проповедник гражданских войн внутри стран и освободительных войн и революций в мировом масштабе. Каждый, кто отважится заглянуть хотя бы в названные выше книги, убедится в этом с первых же строк. Тогда спрашивается, почему авторы новой программы так бесцеремонно фальсифицируют своего учителя? Неужели они не боятся, что от них потребуют доказательств о "миротворце" Ленине или поймают их с поличным, заглянув все-таки в его труды. Такой опасности не существует. Либеральные профессора верят им на слово, а западные политики никогда не возьмут в руки скучного для них Ленина. Поэтому те и другие поверят в "ленинский" принцип, что и требовалось доказать. Однако проблема в другом – как можно верить людям, которые фальсифицируют своего учителя, вместо того, чтобы сказать – да, Ленин думал иначе, но мы пришли к выводу, что стратегия Ленина устарела и сейчас, в век атомного оружия, нет другого выхода, как "мирное сосущест­вование" между антагонистическими политическими системами. Такое признание предполагает честность намерений, поскольку ее нет, приходится лгать и сочинять легенды. Правда, данная легенда пере­кочевала сюда из третьей программы. У ее истоков стоит Хрущев. Однако Хрущев открыто заявил на XX съезде партии (1956 г.) о несостоятельности учения Ленина о том, что в эпоху империализма одинаково неизбежны как войны, так и револю­ции на их основе (впоследствии эту ревизию ленинизма Хрущев объяснил тем, что в результате атомной войны будут мировые руины, а не мировая революция). Но чтобы оправдать себя перед догматиками, Хрущев приписал Ленину новую догму о "сосуществовании". Так что большевистские лидеры, гордящиеся преемст­венностью своей идеологии, преемственны и в ее целенаправленной фальсификации. Из третьей, хрущевской программы взята также другая ревизионистская идея, что коммунистические революции могут быть "мирными" и "немирны­ми" (по Ленину, "мирная революция" – нонсенс, антимарксистский продукт западных реформистов и русских меньшевиков). Однако наиболее выпукло антиленинский ревизионизм горбачевского руко­водства выражен в следующем центральном тезисе новой программы: "КПСС исходит из того, что исторический спор между двумя противоположными системами, на которые разделен современный мир, может и должен решаться мирным пу­тем". В свете того, что мы уже знаем об отношении Ленина к судьбе "двух систем", – данный тезис ярко антиленинский, но, с другой стороны, сама эта ревизия Ленина предпринята в целях спасения ленинизма, делая его "салонным" в широких либеральных, пацифистских и даже в социалистических кругах (вспомните заигрывание Социалистического Интернационала с КПСС). Какая цена этому "мирному разрешению исторического спора", видит весь мир на трагическом примере Афганистана, оккупированного советской армией, на примерах оккупации советскими "заместителя-ми"-кубинцами Анголы и Эфиопии, вьетнамцами Камбоджи, советско-кубинской революции в Никарагуа, зверств коммунистических банд в Эль Сальвадоре, если перечислить только главные очаги "мирного пути" наших дней. И вот организа­торы всего этого, раздувая одной рукой пожар мировой коммунистической войны, другой рукой записывают в свою программу лозунг, украденный ими у западных пацифистов: "Мир без войн, без оружия – идеал социализма". В программе приоритеты глобальной стратегии КПСС в отно­шении "мирного пути" поставлены очень отчет­ливо. На Западе она ориентируется на создание чего-то вроде второго "народного фронта". Отсюда реверансы программы в сторону сил, которые накануне войны объединились с коммунистами в Европе "против фашизма и войны" (фронт этот развалился, когда Сталин заключил пакт с Гитлером и спровоцировал как раз развязку войны). В программе сказано: "КПСС будет про­должать линию на развитие связей с социалистическими, социал-демократическими, лейбористскими партиями... для плодотворного и систематического обмена мнениями, для параллельных и даже систематических совместных действий против военной опасности, за оздоровление международной обстановки, ликвидации остатков колониализма, за интересы и права трудящихся''. Здесь невольно припоминаются слова Ленина. Когда английские коммунисты начали недоумевать, почему Москва и Коминтерн предлагают им поддерживать на выборах предателей рабочего класса – лейбористов Сноудена и Макдональда против Ллойд Джорджа и Черчилля, то Ленин им невозмутимо отвечал: по тактическим соображениям сейчас надо поступать именно так, но когда мы придем к власти в Англии, то мы Сноудена и Макдональда повесим на той же самой веревке, что и Ллойд Джорджа с Черчиллем, но только немного повыше. Ведь Сталин, лучший и последовательнейший продол­жатель дела Ленина, так и поступил с вождями социал-демократических партий в Восточной Европе, когда там укрепился коммунистический режим. В третьем мире – в Африке, Азии и Латинской Америке программа ориентирует своих и тамошних коммунистов на продолжение проверенного и успешного курса андроповского КГБ по большевизации этой части мира. Общий социологический анализ мирового политического и экономического развития, даже с точки зрения марксистской методологии, в новой программе крайне беден и архаичен. Чего стоят, например, такие "перлы" "архивного марксизма", которые программа выдает за анализ современного капита­листического мира: 1) "Капитализм превратился в преграду прогресса"; 2) "Капитализм вступил в свою высшую и последнюю стадию"; 3) "Империализм есть загнивающий и умирающий капитализм, канун социалистической революции". Первый тезис выста­вили Маркс и Энгельс 140 лет тому назад, когда они писали свой "Коммунистический манифест", еще при стеариновой свече. Второй и третий тезисы писал Ленин более чем 70 лет тому назад уже при переходе от керосиновой лампы к электрической ("лампочка Ильича"!). Я не апологет капитализма. Я знаю его недостатки больше и лучше авторов программы, хотя бы потому, что живу при капитализме больше, чем прожил при социализме. Однако, какой примитивизм в мышлении, приводить из Маркса и Ленина как раз те постулаты, которые оказались сущей фантазией и опровергнуты самой жизнью. Ведь весь гигантский прогресс, все великие изобретения и открытия капиталистической науки и техники были сделаны после "Коммунистического манифеста", а уму непостижимые чудеса в технике и технологии совершены в эпоху "загнивающего и умирающего капитализма". К тому же авторы программы не в ладу с простой человеческой логикой. Если капитализм и всерьез загнил и "превратился в преграду прогресса", то почему генсек и его программа призывают свой народ поднять советскую технику и технологию производ­ства до образцов мирового капиталистического уровня? Кому неизвестно, что сейчас КГБ больше охотится за секретами западной техники и техно­логии, чем за его другими тайнами.

Проект новой редакции программы был опубликован в "Правде" менее, чем за месяц до встречи Горбачева с американским президентом Рейганом. Надо было думать, что это наложит какой-то отпечаток в дипломатическом плане на этот документ. Вероятно, это и случилось, ибо у Хрущева Америка числилась в жандармах мира, а у Горбачева ей отведена более пассивная роль. В программе сказано: "Цитадель мировой реакции – империализм США. Именно от него прежде всего исходит угроза войны". Кто ищет модус вивенди со своим соперником и "мир­ного сосуществования" с ним, тот не может так энергично выражаться по его адресу, и это не в передовице "Правды", а в программе, рассчитанной на десятилетия.

Легкомысленным, авантюрным и в высшей степени безответственным, а потому опасным для дела мира надо признать присвоение себе Кремлем функций верховного судьи во всех мировых делах. Последняя колониальная импе­рия в истории – Советский Союз самоуверенно утверждает, что "не может быть решен ни один вопрос мировой политики" без его участия. Даже такие диктаторы, как Гитлер и Сталин, ничего подобного никогда не заявляли, а вот Горбачев это прямо записал в программу. Это не делает его умнее, зато опаснее обоих диктаторов. Мания величия в политике всегда чревата в истории катастрофами, ибо она вызывает атрофию чувства реальности и взвинчивает шапкозакидательский психоз.
Глава 4. Перемены в Кремле и новая фаза в советской внешней политике

Вот уже прошло десять месяцев со дня прихода к власти Михаила Горбачева, а весь политический мир все еще гадает: кто он такой, чего он хочет и что он может?

Как его стремительное восхождение на кремлевский трон, так и его истинная программа остаются окутанными тайной. За эти десять месяцев он наговорил в десять раз больше речей, чем Сталин произносил за десять лет, но в этих речах есть все, кроме ответов на поставленные вопро­сы. Правда, политического деятеля узнают не по речам, которые часто служат маскировкой его подлинного лица, а по делам, но дела у него на первых порах те же, с каких начинал каждый генсек: чистка старых кадров и набор новых людей, разные бюрократические реорганизации, бесконечные призывы поднять дисциплину, производительность труда, эффективность экономики. И ни одного нового слова, нового лозунга и новой мысли. Во внешней политике – опять-таки повторение старых лозунгов: курс на мирное сосуществование с капиталистическими правительствами, но борьба против капитализма до полной победы мировой социалистической системы.

Все это понятно, если вспомнить его "тронную речь" на мартовском пленуме ЦККПСС 1985г. В ней он заявил, что большевистская внутренняя и внешняя политика всегда была и останется последовательной и преемственной. Однако сами большевистские вожди разнились между собой по интеллекту, таланту, методам, стилю, накладывая на советскую политическую систему в той или иной мере свой личный отпечаток.

Ленин, европейски образованный марксист и организатор тоталитарной коммунистической партократии, скорее был интеллектуальным диктатором и управлял государством, опираясь на партийную олигархию в лице ЦК партии. Его последовательный ученик Сталин – недоучка из духовной семинарии управлял государством как абсолютный диктатор, превратив ЦК в свой совещательный орган и опираясь на политическую полицию. Сумбурный Хрущев был кающимся сталинцем с крайне опасным для данной формы правления зудом импровизации. Возомнивший себя советским Цезарем Брежнев на деле был типичным мещанином на вершине власти и покор­ным слугой "трех господ" – партаппарата, армии и КГБ. Андропов успел только поставить КГБ над партией и выдвинуть Горбачева. Черненко как генсек не успел развернуться. Но вот чувствуется также странная преемственность характерных черт каждого из предыдущих вождей Кремля в новом генсеке. Я нахожу в Горбачеве гениальное стратеги­ческое чутье Ленина, глубоко скрытое лукавство Сталина, идеи фикс к бюрократическим реорга­низациям Хрущева, преувеличенное самомнение Брежнева (Горбачев Рейгану: "Не думайте, что перед вами простаки"!), внешнюю скромность и простоту Черненко, комбинаторский дар и полицейский нюх Андропова.

От выступлений Горбачева внутри страны и за рубежом за это короткое время у меня сложилось впечатление, что Горбачев – государственный руководитель с необыкновенным тактико-страте­гическим талантом и с ярко выраженной волей к непредвиденным действиям. Он, конечно, может и легко сорваться, но способен открыть и новую эпоху в расширении географии советского мирового присутствия. И такой выдающийся мастер власти из окраинной провинции советской империи был открыт не ЦККПСС, а КГБ СССР. В этом смысле Горбачев не просто выдвиженец КГБ, но и ценная для режима находка. Отсюда – восхождение к власти КГБ было восхождением к власти и самого Горбачева.

Чтобы разобраться в том, что происходит сегодня в Кремле, надо вкратце вспомнить историю структурных изменений, которые происходили в советской политической системе после Сталина. Советская политическая система вообще держится на трех столпах: партаппарат, политическая полиция и армия. Но их роль и место на разных этапах истории режима складывались по-разному. При Сталине все три были инструментами его личной диктатуры при доминировании во всем полити­ческой полиции. При Хрущеве произошли два важных изменения – политическое влияние КГБ было сведено почти к нулю (так, на XXII съезде партии в апогее разоблачения преступлений Сталина и его чекистов – шеф КГБ был избран только кандидатом в члены ЦК), а армия была введена в политическую игру наследников Сталина в их борьбе за власть. Опираясь на армию, они свергли всесильного шефа политической полиции Лаврентия Берия и уничтожили его ведущие кадры во главе полиции; опираясь на армию, Хрущев уничтожил и почти весь состав сталинского Политбюро, назвав его "антипартийной груп­пой". В результате впервые в истории режима профессиональный военный – маршал Жуков – стал членом Политбюро (1957). Армия стала соучастником власти на ее вершине и предъявила претензию говорить решающее слово в трех важных для нее областях: 1) в разработке и планировании военно-политической стратегии, 2) в установлении бюджетных ассигнований на армию и вооружение, 3) в установлении фактического единоначалия строевых командиров не только в оперативной области, но и в управлении над армией в целом, в том числе и над ее политаппаратом. Хрущев догадался, чем все это пахнет, поэтому, послав Жукова в командировку к Тито, снял его со всех постов. Чтобы другие ему не подражали, обвинил его в антипартийном поведении, в бонапартизме и в создании собственного "культа". Через некоторое время Хрущев приступил к сокращению армии на 1200000 человек, а в сентябре 1964г. Совет министров СССР принял решение сократить военный бюджет, чтобы освободившиеся средства пере­бросить на поднятие сельского хозяйства. Таким образом, Хрущев сначала поссорился с КГБ, потом – с армией, а в Политбюро и Секретариат ЦК вместо свергнутых старых сталинцев набрал других, таких же убежденных сталинцев, только рангом ниже. Военные, чекисты и эти неосталинисты составили заговор и свергли Хрущева 13 октября 1964 года, когда он, ничего не подозревая, отдыхал на берегу Черного моря.

Пришедшее к власти новое руководство во главе с Брежневым дало карт-бланш армии в вопросах вооружения, вернуло КГБ его не ограниченные партийным контролем политико-оперативные права, ввело главарей армии и полиции в состав Политбюро (маршал Гречко, генерал Андро­пов) , частично реабилитировали и Сталина. Началась эра владычества "треугольника власти" – партии, полиции и армии. Эта эра Брежнева знаменательна невероятным разворотом советской военной экономики, сделавшим советское государство военной супердержавой.

Вот данные: за 20 лет производительность труда в гражданской экономике упала в три раза. В то же самое время военная экономика СССР догнала и даже перегнала США.

По данным Лондонского института стратеги­ческих исследований в 1979г. СССР расходовал на вооружение 165 миллиардов долларов, а США – 115 миллиардов долларов. По данным "Доку­ментации" Пентагона (1980), у СССР было 1 398 межконтинентальных ракет, а у США – 1 039.

У СССР в Европе ракет средней дальности было 338, а у США – ноль.

Вот это превращение СССР в период правления Брежнева в военную супердержаву имело два послед­ствия в советской глобальной политике: политически Советский Союз начал шантажировать Европу против Америки, а стратегически Советский Союз приступил к весьма результативному форсированию своей политики глобальной экспансии в западный тыл – в страны третьего мира.

Внешнеполитические успехи на время заслонили, что происходило в социально-экономической жизни внутри страны. А происходили вещи, невозможные при Сталине, неизвестные при Хрущеве. Партийно-государственный аппарат сверху донизу стал гнилым, коррупционным, продажным, недисциплинирован­ным, что и привело гражданскую экономику в глубокий тупик. Вот тогда на сцену вышел единственный механизм власти, который еще оставался в контакте, – это механизм КГБ.

После смерти Брежнева долголетний шеф КГБ Андропов, в союзе с армией и опираясь на маленькую группу партаппаратчиков из ЦК во главе с Горба­чевым, совершил в ноябре 1982г. дворцовый военно-полицейский переворот. Андропов как раз и положил основы теперешней реорганизации аппарата власти. После Андропова партаппаратчики брежневского крыла во главе с Черненко попытались дать реванш, но Черненко очень быстро и очень кстати умер. Вот тогда КГБ и его вооруженные силы привели к власти Горбачева.

Перед новым руководством встало три карди­нальных проблемы. Их Горбачев сформулиро­вал так: 1. во внутренней политике – добиться резкого поворота в социально-экономическом развитии; 2. в военной политике – любой ценой удержать нынешнее соотношение сил между СССР и США, а для этого принять все меры, чтобы сорвать SDI – стратегическую оборонную инициа­тиву Америки, по-русски – СОИ; 3. во внешней политике держать курс на новую разрядку с Западом и пользуясь ею получить западную технику, технологию и кредиты, чтобы вывести гражданскую экономику из кризиса, а военную экономику модернизировать при помощи последних достижений западной техники, тем более, что Америка обещает поделиться с СССР своими достижениями в области СОИ.

Во внутренней политике Горбачев ставит по-сво­ему правильный диагноз болезни системы, история болезни тоже воспроизведена им достаточно ярко и смело, но пока что он не знает, как не знал и Андропов, никаких рецептов, как ее лечить. Поэтому он бесконечно повторяет паллиативы своих трех предшественников Брежнева, Андропова и Черненко. Это он выдает и за преемственность, и за программу действий. Многословный и внешне как будто суверенный, он как чумы боится включения в свой лексикон слова "реформа". Зато это слово в нарушение всех табу и для партаппаратчиков совершенно неожиданно употребил действительный суверен нынешнего режима – верховный шеф КГБ генерал Чебриков, как уже указывалось, в докладе к 68-й годовщине Октября Чебриков заявил: "Неко­торая часть кадров утратила вкус к своевременному осуществлению диктуемых жизнью реформ и нововведений". ("Правда", 7.11.1985). "Некоторая часть кадров" – это ходовое слово для обозначения ведущих кадров Брежнева и Черненко в партийном, государственном и хозяйственном аппаратах. Ныне идет их радикальная, но бескровная чистка. Уже сейчас видно, что около половины членов брежнев­ского ЦК, избранного на после днем съезде партии, не будут делегатами предстоящего съезда. Эту чистку проводит не ЦК, который не может и не хочет сам себя чистить, его проводит КГБ, не запрашивая мнения законодательного органа партии после съезда – пленума ЦК КПСС, но опираясь на чекистское ядро в Политбюро.

Почему Кремль так рьяно, так категорически, даже ультимативно против СОИ? Если будет успешно осуществлена идея создания новой американской системы обороны в космосе, то это произведет радикальный переворот не только в военной страте­гии, но и в политической стратегии. Такой переворот имел бы катастрофические последствия для советской политики экспансии. Выражаясь точнее: Советский Союз просто перестал бы существовать как военная супердержава, а тем самым перестал бы шантажировать весь мир своим стратегическим ядерно-ракетным арсеналом, значение которого, ввиду появления над западным миром американ­ского антиракетного оборонительного щита, было бы сведено в решающей степени на нет. Этим самым СССР потерял бы свое влияние не только в третьем мире, но и в Европе, ибо и там и здесь боятся не его идей, а его оружия. Мы помним, когда в июне 1984г. американская антиракета сбила точным попаданием воображаемую советскую межконтинентальную ракету, то шеф американ­ской программы поднял бокал с шампанским со словами: "За беспокойную ночь в Кремле!". Вот эта "беспокойная ночь" произвела на военных и политических лидеров СССР страшное впечатление, и оно продолжается до сих пор. Она же вызвала и кризис между Генеральным штабом и ЦК, что доказало дело маршала Огаркова.

В этом была и причина, почему Горбачев согласился на диалог с Рейганом в Женеве. Вот теперь началась новая эра иллюзий. Американ­цы оптимисты от природы, и этот оптимизм помог им сделать Америку великой и свободной страной. Однако американский оптимизм во внешней политике, особенно в политике по отношению к СССР, не принес им ничего, кроме разочарований. Рузвельт, поверив Сталину, что он восстановит во всех восточноевропейских странах, занятых Красной армией, демократию и национальный суверенитет, заключил с ним Ялтинские соглашения, но в результате страны, оккупированные ранее Гитлером, очутились под советской оккупацией.

Президент Никсон договорился с Брежневым перейти к "политике кооперации вместо конфронта­ции" между СССР и США (СОЛТ 1), и это кончилось тем, что СССР превзошел Америку по вооружению и кроме того создал в третьем мире более десятка марксистско-ленинских режимов.

Президент Картер даже поцеловал Брежнева в Праге за "СОЛТ 2", но еще не успели ратифициро­вать этот договор, как СССР ввел свои войска в Афганистан.

Это только самые яркие примеры, их еще много. Сейчас, кажется, американцы пробуют новый флирт с новым генсеком Михаилом Горбачевым. Но я боюсь, что их ждут новые разочарования.

Я хотел бы тут поставить вопрос: почему у Америки такие разочарования и трудности в ее стара­ниях жить в мире или даже в дружбе с Советским Союзом? Я, конечно, знаю, что на этот вопрос нет одного ответа, но тот ответ, который я хочу предложить, играет, на мой взгляд, важнейшую роль: американцы чрезмерно доверчивы в политике и пленники старой классической дипломатии. Недаром Киссинджер, главный инициатор "стратегического паритета", считал себя последователем классиков европейской дипломатии "равновесия сил" XIXвека. Такая доверчивость и такая старомодная дипломатия безусловно сработали бы, если бы Америка имела дело с русским царем и его министрами. Они верили в Бога, в моральный кодекс людей, и их имперские интересы ограничивались евро-азиатским регионом. Большевики не верят в Бога, морально для них все, что полезно коммунизму, а интересы у них идеологические, а потому глобальные. На земном шаре нет ни морей, ни океанов, ни континентов, ни даже островов, которыми они не интересовались. У них есть и одно преимущество, которого нет у американцев, – советские лидеры отлично изучили психологию американцев и хорошо научились пользоваться американской доверчивостью в поли­тике во вред Америке.

Тут на ум приходит юмореска старо-эмигрант­ского русского писателя Аргуса, который после революции приехал в Америку с группой других эмигрантов. Он рассказывал, как в Америке они устраивались на работу. Одни пошли работать на спичечную фабрику, хозяином которой был русский американец, другие стали таксистами, третьи шлялись без работы, а вот он решил преподавать американцам систему Станиславского. "Пожалуй­ста, не спрашивайте меня, что это за система. Я этого сам не знаю, да и не надо мне это знать. Надо только знать американцев". Так вот, Михаил Горбачев приехал в Женеву преподавать Рейгану и американцам "систему Станиславского", правда, лично не зная ни американцев, ни американского характера. Да это и не надо ему знать – его сопрово­ждал высококвалифицированный штаб чекистских специалистов по Америке из 55 человек во главе с таким рафинированным политическим фокус­ником, как Георгий Арбатов. Вот они и составили Горбачеву психологическую пьесу, которую генсек разыгрывал отлично как на личных встречах с президентом, так и на своей пресс-конференции, я говорю отлично потому, что в искренность актера Горбачева поверил даже Рейган, который когда-то сам был актером. Я приведу здесь только некоторые сцены из нее, чтобы показать, в какую верную психологическую точку бьют советские лидеры, чтобы противопоставить американское общественное мнение президенту США. В частных беседах с Рейганом Горбачев выдвигал против СОИ аргументы, которые, как казалось ему и его советникам, должны произвести впечатле­ние: "Я не кровожадный человек, сказал генсек президенту, – почему вы не верите, когда я говорю, что СССР первым не пустит ракеты против США?" Президент резонно ответил: "Я не могу сказать американцам, что я поверил вам, если вы не верите нам". Тогда Горбачев выдвинул другой аргумент: во-первых, стратегическая оборонная инициатива технически неосуществима, во-вторых, на это напрасно будут потрачены миллиарды долларов. Мне неизвестно, как президент на это ответил, только непонятно, почему Кремль так беспокоится, если оборонная инициатива неосуществима, а американцы напрасно потеряют свои доллары. Горбачев отверг все предложения о разоружении, если не будет отказа от СОИ. Не по-советски оригинальными, рассчитанными на американское понимание, были доводы генсека, когда президент обвинил Москву в распространении коммунизма в Афганистане, Эфиопии, Камбодже, Анголе, Никарагуа. Оказывается, советское прави­тельство вынуждено так действовать потому, что в "Конституции СССР" записано, что оно обязано помогать "национально-освободительному движе­нию" в других странах, а шутить с конституцией нельзя; Горбачев мог бы напомнить, что за нарушение конституции сами американцы в лице Конгресса чуть было не подвергли "импичмен­ту" своего президента Никсона. Рейган и амери­канцы должны это понимать. К этому Горбачев добавил, что СССР там занимается тем, чем занимается Америка в Эль-Сальвадоре, то есть "защищает свои интересы". (Характерно, что на­чиная с Брежнева и Андропова советские лидеры стараются аргументировать свои агрессивные внешнеполитические акции не идеологическими, а имперскими интересами. Именно в этих целях Горбачев цитирует лорда Пальмерстона: "У Англии нет вечных врагов или вечных друзей, у нее есть вечные интересы" – такой аргумент особенно понятен американцам, по крайней мере так думают в Кремле). А Горбачев, конечно, большой актер, и в этом он верный ученик Сталина – говорить то, чего не думает, и думать то, чего никогда не скажет вслух. В этом он и антипод взбалмошному Хрущеву, который, будучи гостем в Америке, заявлял прямо в лицо конгрессменам: "Мы похороним капитализм, ваши внуки будут жить при коммунизме!" Горбачев действует не по Хрущеву, а по завету Талейрана: "дипломату язык дан, чтобы скрывать свои мысли". Поэтому на Западе Горбачев выступает не как большевик, а как церковный проповедник с философией, абсо­лютно чуждой большевизму. Вот некоторые места из его выступления на пресс-конференции в Женеве: 1) "Под угрозой всеобщей ядерной опасности надо учиться великому искусству жить вместе"; 2) "Все мы подошли к черте, у которой надо остановиться"; 3) "Силой доводов, силой примера, силой здравого смысла переломить опасный ход событий; 4) "Речь идет о выборе между выживанием и взаимным уничтожени­ем". ("Правда", 22.11.1985).

Что можно сказать об этих словах Горбачева? Только одно: это очень понятные для американцев и очень разумные слова, но беда в том, что в своей новой "Программе КПСС" Горбачев утверждает абсолютно противоположное и пророчит гибель капитализма и торжество коммунизма во всем мире через "мирную или немирную революцию". Не только пророчит, но и обещает, что Советский Союз будет материально, политически и духовно поддер­живать этот "мировой революционный процесс".

Какой же объективный итог Женевы? Кто выиграл и кто проиграл? Эксперты НАТО заявля­ют, что Горбачев вернулся в Москву с пустыми руками. "Тайм" утверждает, что в Женеве одержали триумф откровенность и реализм.

"Newsweek" приходит к выводу, что в Женеве никто не выиграл и никто не проиграл. Другие заявляют, что уже сам факт диалога между Рейга­ном и Горбачевым был большим выигрышем. Так ли все это? Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать далекую и ближайшую цели, которые ставили перед собой в Кремле, отправляясь в Женеву. Люди думают – ближайшая цель заключалась в том, чтобы отговорить президента от его стратегической оборонной инициативы. Это неверно. Лидеры Кремля великолепно знали, что на этом этапе диалога такая цель нереальна и недостижима, но зато они знали и другое: Женева лучшая мировая трибуна, куда съедутся до четырех тысяч журналистов газет, радио и телевидения. Кремль решил с этой трибуны развернуть глобальную психологическую войну против Америки. Эту задачу блестяще и выполнил генсек Горбачев на своей пресс-конференции 21 ноября 1985 года. Поэтому "Правда" оценила не последнюю встречу между Рейганом и Горбачевым "кульминационным пунктом" в Женеве, а женевскую пресс-конференцию Горбачева.

Встает вопрос: как Кремль все-таки ответит на СОИ? Существует четыре теоретически возможных ответа: 1) Советский превентивный стратегический удар по США, он, правда, покажется невероятным, но его нельзя исключать; 2) Самим начать созда­вать свою СОИ, что сейчас как экономически, так и технико-технологически Советскому Союзу не под силу; 3) Резко увеличить, отказавшись от СОЛТ-П, свой стратегический ядерно-ракетный арсенал, ибо, как думают специалисты, при самой идеальной СОИ 5% ракет пробьются через американскую оборону (на этот ответ уже намекал Горбачев); 4) Сорвать СОИ путем глобальной пропаганды, как сорвали инициативу нейтронной бомбы президента Картера.

Пока Кремль сосредоточил все свое внимание на осуществлении четвертого варианта – сорвать СОИ пропагандой. Поэтому ближайшие пропа­гандные цели, которых он добивался в Женеве, были – получить от Рейгана подтверждение совершенно неудачного заявления Шульца и Громыко от 8 января 1985г., а именно: "предот­вратить гонку вооружения в космосе и прекратить ее на земле" (эта советская формула гуляет сейчас по всей мировой прессе), и второе – "стороны не будут стремиться к достижению военного превосходства" (и эта формула, уже не советская, а американская, толкуется на Западе так – если Америка и НАТО будут сильнее СССР и Варшавско­го блока, то это опасно для мира). Нельзя быть сильнее коммунистов – это идиотская позиция евнухов в политике.

Кремль уже добился первых успехов. Горбачев с победоносным видом заявил 27 ноября 1985 г. на сессии Верховного Совета СССР, что уже шесть государств-членов НАТО отказались от участия в американской стратегической оборонной ини­циативе – это Франция, Дания, Норвегия, Греция, Голландия, Канада плюс Австралия. А ведь у европейских членов НАТО память очень коротка – если бы не Америка, то все перечисленные, да и не указанные здесь европейские государства до сих пор находились бы или под нацистской оккупацией, или под советской оккупацией, как находятся восточноевропейские государства. Но все это только начало советского психологичес­кого наступления как в верхах (и не только по отношению к американцам), так и в низах – всюду и везде, куда Советы только имеют доступы, чтобы давить на американскую администрацию не только через американское общественное мнение и Конгресс, но и через общественное мнение во всем остальном мире. И вот я боюсь, что дальнейшее советское наступление, и предстоящие в 1986 и 1987 годах советско-американские переговоры на эту тему, приведут Кремль к его стратегической цели – к отказу США от СОИ. Еще Франклин знал, что военной крепости и невинной девушке одинаково трудно долго сопротивляться, если уже начались переговоры о капитуляции.

Кремль будет действовать и дальше с учетом американского принципа в политическом бизне­се: "даешь-даю". Кремль торжественно предложит – способствовать миру на Ближнем Востоке, увести "ограниченный контингент" советской армии из Афганистана, уменьшить давление в Центральной Америке, обещать свободный выезд из СССР евреям, освободить Сахарова и пару диссидентов, увеличить число экземпляров иностранных газет в отелях Интуриста в Москве.

Горбачев тем временем станет звездой амери­канского телевидения. В разгар этой второй разрядки Михаила Горбачева – вполне возможно представить себе иных американских юношей и девушек, марширующих на улицах городов за вечную "советско-американскую дружбу" с жетонами на груди с надписью: "Ай лайк Майк!" Вот тогда СОИ будет сдан в архив. Однако через самое непродолжительное время Америка узнает, что Советский Союз, как и после первой разрядки в Хельсинки, взял свои концессии обратно, в Африке, Азии и Латинской Америке создана новая дюжина новых марк­систско-ленинских режимов, как и во время первой разрядки. В космосе успешно маневри­рует уже сегодня имеющаяся там советская команда "киллер-сателлитов". Я когда-то высчи­тывал, сколько важных договоров СССР заключил накануне Второй мировой войны, во время войны и после нее. Таких я насчитал 24. Когда я заинтересовался, какая была судьба каждого договора, то выяснилось, что двадцать три из них порвал СССР, только один договор, который очень добросовестно соблюдал СССР, порвал его союзник по разделу Европы – этим союзником был Гитлер.

Итак, кого мы имеем в лице нового генсе­ка – будущего реформатора ленинского типа периода НЭП а? будущего диктатора сталинской школы? или Горбачев – всего-навсего визитная карточка КГБ?

Каждый из этих вопросов закономерен, но на этом этапе развития событий и в силу ограничен­ности нашей информации о них, никто не может дать здесь удовлетворительный ответ. После анализа всего того, что мне доступно, и учитывая опыт структурных изменений в политической системе после Хрущева, я пришел к убеждению, что ныне генеральную стратегию в советской внутренней и внешней политике определяет та сила, которая привела Горбачева к власти. Эта сила – КГБ. Поэтому и все ключевые позиции в партии и правительстве заняли генералы КГБ и их ставленники. Впервые в истории советского режима человек, который руководит армией от имени партии, не входит в членский состав Политбюро – таким был при Ленине Троцкий, при Сталине Ворошилов и Булганин, при Хрущеве Булганин и Жуков, при Брежневе после некоторого перерыва – Гречко и Устинов, зато тоже впервые в истории режима в членский состав Политбюро входят сразу три генерала КГБ. Когда распался брежневский "треуголь­ник" – партия, политическая полиция и армия, КГБ стал ведущей силой на вершине власти. Вот эта сила в союзе с теми партаппаратчиками, которых возглавляют Горбачев и Лигачев, сейчас развернула по всей иерархии режима радикальную чистку старых кадров, заменяя их более молодыми, выдвигаемыми не в силу связей угодничества и подхалимажа, а с учетом политических, деловых и моральных критериев, как сейчас пишут в партийной прессе.

В основе своей этот процесс окажет поло­жительное влияние на поднятие эффективности системы, но едва ли выведет ее из нынешнего социально-экономического тупика без радикаль­ных реформ и широкой западной помощи. Будут ли эти реформы решительны, зависит опять-таки от КГБ. Сейчас в Советском Союзе все находится в движении. Нынешняя политическая ситуация в СССР в силу этого очень сложна и ее дальнейшее развитие непредсказуемо из-за двух великих неизвестных: 1) примирится ли армия со своим изгнанием с вершин власти; 2) сумеет ли Горбачев поставить под свой контроль силу, которая привела его в Кремль и диктует ему свою волю сейчас – КГБ. Пока этого не случится, сильнейшим человеком в государстве останется Чебриков, а сильнейшим учреждением КГБ.

<< предыдущая страница   следующая страница >>